Барсукова Нина Павловна и Смоликов Павел Иванович

На 32 человека - 8 пар обуви

Барсукова Анна Евгеньевна, менеджер по продажам АО "Газпром газораспределение Тверь"

Моя мать, Барсукова Нина Павловна, участник Великой Отечественной войны. На ее долю выпала тяжелая, непосильная для подростка работа в военное время - и лес валила, и на заводе работала, и дороги строила. Нам сейчас кажется, что это пережить просто невозможно. А наши родные не просто выстояли, но и сохранили человеческое лицо, доброту, терпение, любовь к жизни. После войны мама всю жизнь проработала в колхозе. Воспитала пятерых детей. Умерла в 2020 году, в возрасте 94 лет.

Незадолго до смерти, мы попросили ее рассказать о своей жизни и записали ее рассказ.

"Родилась я в 1926 году в деревне Морозово Нелидовского района Тверской области.

Мне было 15 лет, когда началась война. Отца сразу взяли на фронт.

Через неделю после начала войны из сельсовета (сельский округ, куда входило 14 деревень) нас отправили перегонять скот в Горьковскую область.

В каждой деревне было по стаду, гнали женщины и подростки.

Гнать было трудно - навстречу постоянно шла наша тяжелая военная техника, и стадо приходилось то сгонять с дороги, то заново на нее загонять. Через Волгу скот переправляли на пароме.

Когда пригнали скот в Конаково (районный центр Тверской области), нас отправили в город искать женщин, чтобы коров подоили. В Конаково я встретила отца и дядю, которые шли пешком к сборному пункту, где им должны были выдать обмундирование и отправить на фронт. Шли с отцом три дня вместе, потом разошлись.

Скот мучился, мы мучились, было очень тяжело. Помню через три дня пути после Конаково зашли в церковь, все измученные и нас как прорвало - все стали плакать. И сейчас не могу забыть, как с души тогда все вываливалось.

Перед сентябрем вернулась домой. Пошла в сентябре в школу, а нам говорят - не приходите, работайте в колхозе. Мы работали, молотили лен.

Потом пришли немцы и оккупировали нашу деревню. Было страшно.

Каждый день по деревне ездил карательный отряд - немцы вместе с полицаями. Полицаями мы называли деревенских, которые работали с немцами. Они ездили и у населения резали скот. От нас до большака шесть километров был лес. Когда они ехали было слышно - едут, кричат - а мы трясемся, что будет, когда приедут. Убегали прятаться. Потом стали оставаться дома.

В конце января пробились наши и турнули немцев. У нашего дома войска расходились на два направления - на Оленино и на Белый. Большак немцам перерезали. А у немцев в Белом аэродром был, стали летать, бомбить. Под бомбежкой приходилось чистить дорогу от снега для прохода наших солдат.

Мы наносили соломы в большой окоп. Ночью скот кормили, как светлеет, уходили в дот и там пережидали бомбежки. Набивались все плотно, вся деревня. Потом стали прятаться дома, под печку. И вот что интересно, по деревне ни одна бомба не легла, все вдоль реки, рядом с деревней, а по деревне не падали.

В мае 42 года нас согнали в перелесок делать дорогу между двумя деревнями - Жигалицей и Шарки. В Шарках стояли немцы. Три недели мы резали ветки, прутья, делали дорогу для прохода тяжелой техники, для наступления наших войск. Когда Шарки захватили наши, всех немцев взяли в плен, и они потом после войны строили железнодорожный вокзал в Нелидове.

Ближе к лету была дана команда весь Нелидовский район увезти в тыл, точнее всю молодежь. В июле в Андреаполе был сбор. До ночи мы ждали в церкви, битком была набита. Ночью подогнали эшелоны, началась посадка. Пока развиднело, нас отвезли уже подальше. Везли 22 суток. Я попала в самую глухую тайгу за Сталинском, Кемеровской области.

Сначала нас привезли в Сталинск, работали на Кузнецком Металлургическом комбинате, грязь убирали. Потом повезли в колхоз Бунгур. Сначала копали картошку, убирали морковь, капусту. Работали по очереди: уже был холод, а на 32 человека 8 пар обуви - всё износили.

Жили тяжело. Комнатка небольшая, двухъярусные палати, все в одной комнате и девчонки и мальчишки. Так нас заедали вши, это было невозможно. Сами постоянно были голодные.

Выпал снег, нас собирают увозить, а мы босиком. Хозяйка дома, где мы жили, нашла на чердаке тряпки, дала нам, мы обмотали ноги. Привезли нас 32 человека в Сталинский райисполком. Пока дошли до места, тряпки размотались, ноги обмерзли. Женщины на нас смотрели и плакали. Там дали ботинки, брюки ватные, телогрейки и шапки. Ночью нас погрузили и повезли в леспромхоз, станция Сарбала. С поезда высадили, там баня была натоплена, в ней и отогрелись.

Утром повели по квартирам. Нас с Нюркой (двоюродная сестра) определили к дяде Грише и тете Марусе. Сначала мы рубили березняк, метлы заготавливать. Ходить далеко надо было, и пока план не сделаешь, домой не пойдешь. На метлы хлысты складывали штабелем, на дрова - в пирамиды.

Потом отправили с мужиками заготавливать кедры и пихты.

Мужики подрубят, а мы, подростки, пилим. Деревья толстые, пилы не хватает. Потом втроем двухметровые тяжелые стволы грузили на машину. Морозы под 40. Пока грузишь, жарко, из тайги едем, замерзаем, плачем. А потом петь начинали.

Ночью только ляжем, стук в окно - "девочки, вагоны грузить". Нас не жалели. Бревна толстые, мужики стоят на вагоне, мы катим бревно по двум направляющим вверх. Потом подлезаем под вагоном на другую сторону и тянем веревки, на котором это бревно лежит. Клали не один ряд…

У хозяйки, где нас поселили, была дочь Шура, наша ровесница. Каждое утро Шуре книжки в школу собирали, а мы в лес шли - мы были мобилизованы.

Многие тогда уходили обратно домой, но потом приказ вышел, что это как дезертирство. А мы что, подростки, не знали, решили с Нюркой тоже уходить домой. Тетя Маруся дала нам в дорогу сушеной вареной картошки. Сели на поезд, доехали до Сталинска, там взяли билеты до Новосибирска. Сели, едем. С собой только холщевая торбочка с этой сушеной картошкой. Идет контроль - "Ваши билеты. А вы откуда и куда?" " Мы - домой, в Нелидово". Нам сказали, что ссадят на первой же остановке. На станции нас принял милиционер, привел в отделение. Приходит начальник: "Девочки, у вас же дома фронт, вас не пустят. Мне вас жалко, я ваш земляк, отправлю вас туда, откуда вы приехали". Милиционер нас отвез обратно. Шли по поселку по разным сторонам улицы - стыдно с милиционером было идти.

Директор леспромхоза Москвин Александр Николаевич принял, сказал: "У вас дома фронт, идите на работу".

В 44 году приехал двоюродный брат отца с фронта Смоликов Михаил Киреевич, без ноги. Пришел в сельсовет, попросил вызвать меня, чтобы помогала ухаживать за ним и его престарелой матерью. По вызову поехала домой.

Опять ехала 22 дня, вокруг Москвы. Домой приехала, устроилась на завод. А я хотела седьмой класс закончить и учиться дальше. Пришла к директору школы в Матренино, просилась в школу, взяли в седьмой класс.

А тут опять мобилизация. Пришла мне бессрочная повестка на Молотовский завод в Нелидово (Нелидовский деревообрабатывающий комбинат). Тут снова вмешался дядя Миша и устроил меня работать в промкомбинат в Матренино, где я и работала до конца войны".

Про отца

"Отец мой Смоликов Павел Иванович родился в 1897 году в д. Морозово, Дёгтевский сельсовет, Нелидовский район Великолукская область (сегодня это территория Тверской области). Работал в колхозе счетоводом.

В 41 году отцу прислали повестку, и он ушел на фронт. В августе 41 он прислал одно письмо с фотографией. Потом никаких известий не было. Как-то сказали, что во Ржеве (районный город Тверской области) много наших пленных и немцы их отдают родственникам. Мать с еще одной женщиной собрались и пошли во Ржев. По дороге встретили знакомых, те сказали, что отца среди пленных нет.

В январе 42 года пришел в деревню Санька Плотников, который вместе с отцом на фронт уходил. И рассказал, что все они попали в плен где-то на Украине. Их заперли в церкви, не кормили. Ему самому удалось сбежать, когда он вызвался проводить водопровод. Что произошло потом - неизвестно. Позже, в том же 42 году пришла повестка, что отец пропал без вести".